— Отбой-ноль! — доложил координатор. — Прошла команда «отбой-ноль». Прошу смены режима безопасности.
— Что случилось? — спросил Филипп, сглотнув вязкую слюну.
— Действовал согласно программе «Спасайся и беги».
Филипп не знал, что это за программа, но знал Томах; в этом режиме координатор действовал самостоятельно для обеспечения безопасности экипажа, по каким-то причинам не имеющего возможности управлять станцией.
— Где старший смены?! — сдавленным голосом произнес побледневший Томах. — Где Хрусталев?
Филипп оглянулся на люк.
— Пошел готовить «орех»…
Ни слова не говоря, Станислав бросился из зала базы.
Богданов понял Томаха раньше, чем остальные.
— Причал-один, — позвал он в микрофон, вырвав его у оператора. — Стартовый коридор второй приземельской на аварийный пуск! Через минуту прибудет пилот Томах, отдел безопасности. Обеспечьте сопровождение по пеленгу СПАС-семь. Шлюп на позицию, без экипажа. Конец.
На Богданова, прищурясь, смотрел Дикушин.
— Ну у вас и реакция! Куда он? Что случилось на станции?
— Старший смены оставил включенными системы безопасности, вернее, не проверил программу координатора. Киб-интеллект действовал в автономном режиме, заметил приближающийся сгусток антипротонов и включил двигатели, чтобы уйти из-под удара.
— Где он сам?
— Вы же видите — в рубке его нет. Сомневаюсь, что он готовит «орех» к полету. Большего не скажу, боюсь быть необъективным.
— Насколько я помню доклады слухачей, он на хорошем счету.
— Не спорю, но Хрусталева никто никогда не проверял в настоящем деле, в экстремальной ситуации. Это первая.
Дикушин опомнился, повернулся к виому, откуда на него смотрел уже взявший себя в руки Филипп.
— Не ищите его. Заканчивайте работу, оденьте скафандр и попытайтесь выбраться из станции через аварийный колодец.
Филипп кивнул, чувствуя, как деревенеет спина, словно от наведенного в затылок оружия, и лихорадочно принялся доделывать начатое. Через три минуты закончил пайку, отбросил лазерную насадку и быстро собрал блоки пульта. Затем по сигналу с базы проверил прохождение команд, скорректировал станцию по последним данным патрульных кораблей и подключил автоматику реактора к перестроенному на дистанционное управление пульту.
— Все! — выдохнул он, вытирая влажный лоб ладонью. — Что дальше?
Начальник сектора поднял руку, задерживая его, повернулся к встревоженным людям и стал что-то быстро говорить. Дежурные операторы базы тотчас же занялись какими-то переключениями на пультах и переговорами с невидимыми абонентами. Наконец Дикушин снова повернулся к Филиппу.
— Мы тут проанализировали положение, координатор подчиняется сейчас, после отстрела самостоятельности, звуковым командам. Найдите на третьей секции пульта голубую панель, нажмите красную кнопку и поставьте переключатель режимов в положение «А». Затем скомандуйте координатору включить двигатели. Достаточно трех-четырех импульсов на пределе тяги, чтобы уйти из-под удара луча.
— А заводы? — тихо спросил Филипп, стискивая зубы, чтобы никто не видел, как их разъедает коррозия дрожи: что ж, умение достойно встречать опасность надо вырабатывать. — А Примарсианье?
— Заводы мы потеряем, — кивнул Дикушин, — но до Примарсианья луч не дойдет. Что вы рассуждаете?! — вдруг взорвался он. — Выполняйте приказание! Геройство проявить захотелось? Или для вас дисциплины не существует? Это уже не электрокарабин — помощней штучка!
Филипп понял намек, медленно покачал головой. С одной стороны, ему страшно хотелось послушаться совета и увести станцию с пути антипротонного сгустка, с другой — было ясно, жертва станции не напрасна, а разрушенные заводы, вынесенные с планет в невесомость, далеко не безобидное происшествие, да и выдержит ли поглощающий экран, создаваемый в дикой спешке, никто не знал, и никто гарантий дать не мог; с третьей стороны, в глубине души Филипп был доволен своим решением, что тоже имело немаловажное значение, ибо равновесие гордости, страха держалось у него не на самообладании, и он понимал это, а на самолюбии. Ему хотелось сказать что-нибудь «героическое», значительное, такое, что запомнилось бы всем до конца жизни, но он только шмыгнул носом и пробормотал:
— Я все-таки поищу Хрусталева, потом подожду Славу на выходе аварийного люка. Может быть, он успеет… До свидания.
Было страшно сделать только первый шаг, уводивший его от пульта, но он его сделал. Вслед неслись крики людей, требовательный голос Дикушина, но Филипп ничего не слышал, в ушах стоял струнный звон сирен: автоматы предупреждали экипаж станции о приближении грозной лавины энергии.
А в коридоре он наткнулся на Леона Хрусталева! Это было до того неожиданно, что Филипп отпрянул. Начальник смены стоял на коленях у стены коридора и пытался встать на ноги. Лицо его было разбито в кровь, руки изранены, и ничто в нем не напоминало того щеголя, который десять минут назад убежал за скафандрами.
— Что с тобой? — воскликнул Филипп, опускаясь на корточки.
Хрусталев поднял страшное лицо, судорожно ухватился за протянутую руку и, прошептав разбитыми губами: «Прости, это я виноват, «орех» готов», завалился набок.
Изумленный Филипп подхватил Леона на руки и бегом устремился к боксу с «орехом». Он не знал, за что просил прощения Хрусталев, но был рад, что не придется искать его по всей станции в цейтноте. К этому чувству примешивались теперь и тревога за товарища, и сожаление, что он не послушался Дикушина. Спасать надо было двоих, а двое — это уже иная арифметика, и поэтому он спешил изо всех сил, зная одно — Томах постарается сделать все, чтобы вытащить их из готовой к взрыву «бомбы».
Ориентируясь по светящимся красным указателям в коридорах, Филипп нашел бокс с аварийным снаряжением, кое-как втиснул в разверстый люк «ореха» бесчувственного Хрусталева (где он умудрился так разбиться? Не успел сгруппироваться во время включения двигателей станции?) и влез сам.
Здесь и нашел их Станислав Томах, свирепый, как джинн, вырвавшийся из бутылки. Он сам врубил автоматику пуска «ореха», поймал его ловушкой спасательного шлюпа и рванул машину прочь так, что едва удержался на грани беспамятства от страшного удара ускорения, пробившего даже противоинерционную защиту. Еще через минуту позади уносящегося в бездну корабля вспыхнула красивая голубоватая звездочка, расплылась зонтиком чистого смарагдового пламени, стала гаснуть — это взорвался реактор СПАС-семь. Но через мгновение на этом месте вспыхнул другой свет — радужный шлейф, похожий на след парусника в светящейся воде: это засветился антипротонный луч, проходя через энергетическую преграду, созданную взрывом станции. Он странно вспенился, выбросив вперед и в стороны струи света, похожие на перья невиданной птицы, оставил после себя тающее изумрудное облачко и умчался, ослабевший, туда, где люди приготовили ему более достойного противника, победить которого он был уже не в силах.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
